Бабушка рядышком с дедушкой

07.11.2012, 17:13

КАК НЕ БЫТЬ ОДИНОКИМ В ПУСТОЙ ДЕРЕВНЕ

 

На хуторе Ежино в Ручковском сельском поселении Максатихинского района живут всего два человека – дедушка и бабушка. Он в начале пустой деревни, она – в конце. Он ловит карасей и читает Столыпина. Она ходит в лес и разгадывает сканворды. Говорят, что не скучают. Мы весь день провели в Ежино и убедились, что это местечко – метафора доживающей российской деревни

 

ДЕДУШКА ТОЛЯ

 

Мы едем в Ежино на красном «жигуленке» по грунтовой дороге, в хлам разбитой лесовозами. Выше крыши поднимается трава у обочин – иван-чай и крапива.

– Мы нечасто туда наведываемся, – говорит глава Ручковского сельского поселения Надежда Бойкова, за которой мы с фотографом увязались в Ежино. – Но сейчас подъезд к деревне размыло, надо заявку на ремонт составить.

Хутор Ежино утопает в зелени. Здесь красиво, свежо и как-то величественно тихо. Вокруг желто-зеленого домика Анатолия Костыгова разбит яблоневый сад. Хозяин караулит нас на пороге. Это сухощавый дедушка в бледно-желтой рубахе, его морщины то и дело складываются в улыбку. Он расцеловывается с Надеждой Бойковой:

– Давно у меня таких гостей не было! Останьтесь хоть чаю попить! Ну что же вы?

Дедушке Толе – 85. Год назад он женился на бабушке, с которой до того прожил 16 лет. А в феврале супруга умерла от инфаркта. С тех пор Анатолий Константинович живет совсем один. Впрочем, его часто навещает дочка, она гинеколог в Максатихе. А еще в доме живут две собаки и две кошки, Кика и Миша.

На полированном столе – массивный фолиант: Петр Столыпин, «Я верю в Россию». Это настольная книга Костыгова. Рядом лежат фотоальбомы и картонная папка с грамотами. Дедушка Толя рассказывает о своей жизни. У него идеальная биография честного советского человека: артиллерист во время Великой Отечественной, убежденный коммунист, физрук и учитель начальной военной подготовки в соседнем Малышеве.

– Я родился в крестьянской семье. С детства работал в колхозе: мы тракторные бригады обслуживали – горючее на лошадках завозили, – шуршащим голосом начинает дедушка Толя. – В ноябре 44-го, мне еще 17 не было, забрали в Тамбовское военное училище. Я три месяца воевал в Восточной Пруссии. После войны окончил ленинградский техникум «Трудовые резервы» на учителя физкультуры. Служил в военной части Брусово-2, капитан в отставке. Вот ознакомьтесь, какие организации меня награждали, областные и районные, – он бережно достает грамоты из картонной папки.

Речь Анатолия Константиновича напоминает партийное обращение, она наводнена понятиями «мораль», «честность», «хороший человек». Причем для Костыгова это не пустой звук, а истинные основы жизни:

– Я всегда был в первую очередь требователен к себе, а потом – к другим людям. Поступки, наносящие моральный вред, недопустимы, – формулирует свое кредо дедушка Толя.

В Ежино он переехал много лет назад, когда его перевели физруком в Малышево. Тогда здесь стояло десять домов, и все они были заселены – в основном колхозниками.

– Народ здесь был неплохой – гостеприимный, общительный, – вспоминает Анатолий Константинович. – Мы жили как одна семья. В праздник и общий стол накрывали. Сейчас почти все соседи умерли, а дети разъехались по городам. Как говорят: Иваны да Марьи в деревне остались, Анны да Митрофаны в город подались.

С 1994 года в Ежине осталось двое жителей – дедушка Толя и бабушка Катя. Ближайшее село Малышево – за километр. По городской логике, можно умереть со скуки. К этому я и пытаюсь свести разговор, жалостливо заглядывая Костыгову в глаза: мол, как вы тут вообще живете? Дедушка сначала хочет мне угодить: скучно, конечно. Но постепенно выясняется, что не скучно, а вполне даже ничего. А уже в финале беседы – что в Ежине вообще скучать некогда. Из его сбивчивых реплик постепенно складывается схема, как быть неодиноким в пустой деревне.

Во-первых, это, конечно, дружба.

– В соседнем Малышеве у меня друзья, в основном бывшие школьные учителя, – говорит дедушка Толя. – Лучший друг – Василий Иванович Синицын, ему 78 лет. Или дачник из Ленинграда, Василий Дрожжин. Когда я, когда они ко мне приходят. Мы и футбол с ними обсудим, и о политике поговорим, и о том, как Россию спасти…

Во-вторых, это, конечно, любовь. Хотя «бабушка» Антонина Павловна, последняя любовь Костыгова, почти год как покинула и Ежино, и этот бренный мир, она присутствует почти в каждой его фразе. Причем всегда в настоящем времени. Впечатляет их история знакомства.

– Через несколько лет, как моя первая жена умерла от рака, я дал объявление о знакомстве в газету поселка Лесное: «Одинок. Без дурных привычек. Хозяйство такое-то. Хочу познакомиться для жизни с женщиной». И она откликнулась. Мне тогда было около 70, а она моложе на 10 лет. И жили мы очень хорошо. Простая деревенская женщина, но она лучше всех. Душевная она, принципиальная. Никогда голос не повысит…

В-третьих, это домашняя работа. Когда-то у Костыгова было гигантское подворье: 40 овец, 300 кроликов, 3 свиньи, корова, подтелок, пчелы… Косили по 15 тонн травы и сажали два огорода. В свободное время ездили «рыбалить»: в семье были мотоцикл «Урал» и машина «Запорожец».

– Работали по 48 часов в сутки. Тяжело было, но справлялись, – говорит Анатолий Константинович. – Сад новый заложили. Аллейку липовую посадили. Здесь красиво было…

Сейчас дедушке Толе по хозяйству помогает дочка: готовит, прибирается, наполняет холодильник. Да и сам он делает что-то по мелочи, больше для того, чтобы развеяться.

– Пруд надо будет оборудовать… настил сделать, мост для стирки. В одно время я там карасей разводил. Воду качаю из пруда в сад…

 Четвертое – это общение с единственной соседкой, Екатериной Семеновной. Отношения у них приятельские:

– Встретимся: жива? Жива, ну и ладно.

Долгое время у них была общая тема: заказ товаров по почте через некий «Книжный салон». Заказывали книги, посуду, парфюмерию.

– Через этот «салон» с нами экстрасенс Мария Дюваль контакт налаживала, в письме давала советы… Там еще лотерея проводилась, и Антонина Павловна была везде победителем. Но она так и не дождалась своих призов – умерла…

Ну и пятое его развлечение – это книги и телевизор. Кроме Столыпина, наш герой читает «Энциклопедию о рыбалке», «Российскую газету» и «Завалинку». А вот телевизор не особо чтит, хотя у него «тарелка»:

– 60 каналов, а смотрю мельком. Оставил бы только новости, «Поле чудес», «Кто хочет стать миллионером?» и «Жди меня».

Это весь список занятий, призванный спасти от скуки, – довольно жалкий по сравнению с перспективами больших городов. Но Костыгов, как и все деревенские жители, выдвигает обратную гипотезу: Удомля, где он жил некоторое время, – это скучно. Москва, где служил, – тоже скучно.

– Дочка меня в город зовет, а что мне там делать? Пятый угол искать? А здесь: встал – поел – покопался – прогулялся…

Привычка – это шестой пункт, который помогает пережить одиночество.

 

Идеалистам и правдолюбам, к коим относится Анатолий Константинович, особенно больно смотреть, как умирает деревня. Привыкший верить вождям, поначалу он критикует государство тактично: немного недоработали. Но потом заводится, и его слабый голос звучит грозно:

– На президентских выборах ни один кандидат не сказал, как спасти деревню. Россия вступила в ВТО, а свои продукты пропадают. Была одна аптека в поселке Малышево, и ту закрыли… Это ужас, нет-нет.

Он похож на постаревшего Давыдова из «Поднятой целины»: верит в государство, но дает ему дельные рекомендации:

– Все деревни пустые. Надо бы строить жилье, давать подъемные и машины, – причитает он, зная, что это все равно никогда не случится. – Бывает, доходишь до моста через Ворожбу – идет толпа молодежи. А теперь один-два человека. И дочка моя, акушер-гинеколог, подтверждает: рождаемость сокращается.

Потом он спохватывается, погасив эмоции:

– Но я все-таки отдаю дань предпочтения оптимизму. Столыпин верит в Россию, а я ему верю.

Неоптимистам в таких условиях не выжить. Тем более в семье Костыгова 20 лет назад случилась страшная трагедия: в драке зарезали его внука, молодого парня. Я спрашиваю об этом очень зря. Дедушка Толя плачет, тяжело дышит и держится за грудь.

– Морально тяжело об этом говорить. Очень хороший человек был.

Тогда мы срочно бежим осматривать картину на стене: там нарисован хутор Ежино в рамочке, постаралась жена соседа-дачника. Рядом висят фотографии, в том числе фото погибшего внука.

– Это он. А здесь я со своими ученицами, – стараясь успокоиться, шуршит Анатолий Константинович. – А это я бабушке поставил памятник. Хороший памятник, из белого мрамора. Жалко мне ее было до слез.

Потом хозяин шарит на полатях и надевает «шляпу от солнца» – старую вязаную шапку своей «бабушки» и ставит ее на самую макушку. Смотрится как чалма. Он берет трость, кидает в карман заплаканный носовой платок.

Мы идем навестить соседку дедушки Толи – Екатерину Семеновну – мимо пустых домов, мимо некогда актуальных хозяйственных построек Костыгова: гараж, баня, амбар, сарай…

– Я бы хотел, чтобы деревня ожила. Место здесь хорошее. Но знаю, что этого уже не будет, – говорит Анатолий Константинович.

 

БАБА КАТЯ

 

– Бася, нельзя!

Белая дворняжка крутится перед белой дверью низкого деревянного дома.

Екатерина Семеновна, женщина со строгим взглядом, коротко стриженная, в пестрой блузке, проводит нас в комнату:

– Только ботинки не снимайте ради бога.

По дивану прыгает белая кошка. На стене висят портреты бабы Катиных родителей. Этот дом – ее родовое гнездо. Из Ежина она в молодые годы уехала в Латвию. Стала учителем математики, а в 90-е вернулась на родной хутор. Десять лет учила математике детей в Малышеве.

– Революцию в школе сделала, ребята в вузы поступать стали, – гордо делится она.

У Екатерины Семеновны свой рецепт от скуки: вера в Бога, собака и кошка, сканворды и, конечно, лес.

– У меня куча сканвордов, – она кивает на толстую пачку на столе. – Летом я все больше в лесу, грибы и ягоды собираю. А зимой я вышла – пока снег разгребу, воды принесу, уже три часа – можно телевизор смотреть или газеты читать.

Еще лет 10–15 назад в Ежино не было так тихо. Стариков навещали внуки и их друзья, бегали вдоль хутора и в футбол гоняли. Но сейчас они выросли, много работают, изредка приезжают на выходных. Дочка зовет бабу Катю в Ригу хотя бы на зиму, но та отмахивается:

– Я много по белу свету ездила: Кавказ, Ереван, Черное море… И по Ленинским местам в Польше… Но лучше Ежина не нашла.

Здесь она встает на восходе солнца. Складывает ладони «в замок», поднимает вверх и вертит ими. Так она набирает энергию: чувствует, как тело наполняется солнцем.

– Я не чувствую себя одинокой, – говорит баба Катя. – В Малышево иду в магазин – со всеми на пути пообщаюсь. По телефону поболтаю. С собакой поговорю, с котами поругаюсь…

Но главное для бабы Кати – это лес. Для нее он живой, и каждое дерево подпитывает ее своей энергией.

– В лесу мне хорошо, и ничего не болит. Когда мой сын с семьей в автокатастрофе погиб, я три года каждый день в лес ходила. Считаю, что он меня и спас.

Погибшие сын и внучка теперь смеются в рамочке на столе. Они разбились по дороге в Ежино: у бабы Кати своя жизненная трагедия. Эти двое, дедушка и бабушка, – русские деревенские жители, простые и непростые. Они умеют работать на износ, верят экстрасенсу Марии Дюваль, ждут призов, топят свое горе: кто в лесу, кто в оптимизме. Они сельские интеллигенты: верят в Россию и живут не по лжи. Русская деревня состарилась вместе с ними. Когда-нибудь они и умрут вместе. А пока дедушка Толя и бабушка Катя держатся друг за друга: все-таки в Ежине они вдвоем.

– Одной здесь жить страшно, – говорит Екатерина Семеновна. – Если я умру первая, ты тоже отсюда уедешь, да, Константиныч?

– Только вперед ногами, – отрезает Костыгов.

Любовь КУКУШКИНА, фото Дарьи Климашевой

44 0
Лента новостей
Прокрутить вверх