ЧУДОВИЩЕ С ОЗЕРА БРОСНО ХОТЯТ УВЕКОВЕЧИТЬ В КАМНЕ
Великий Роден с улыбкой замечал, что скульптором быть легко – нужно взять камень и отсечь все лишнее. Сколько правды в этой шутке, мы узнали, посетив мастерскую тверского ваятеля Александра Пшерацкого
КРУГ – ВАТНЫЙ, МИХАИЛ – ВНЕ КОНКУРСА
Имя-отчество ему досталось от солнца русской поэзии, а фамилия – от матери-полячки. Тверской скульптор Александр Сергеевич Пшерацкий много лет преподает в лицее №12 основы проектирования и композицию, а в остальное время занимается вольным творчеством, потихоньку отсекая от бронзы все лишнее.
Среди его произведений – Смоленское захоронение, памятник воинам-интернационалистам и статуя Петра I высотой 2,75 м в Новгороде, которой, кстати, восхищалась Валентина Матвиенко.
Гипсовое изваяние Петра и сейчас стоит в углу творческой мастерской Пшерацкого, наряду с эскизами, фотографиями, чучелом соловецкой щуки и массивным книжным шкафом.
– Скульптор – такая редкая профессия, – издалека завожу я.
– Да, – добродушно кивает Пшерацкий. – Это живописцев как собак нерезаных, а нас в Твери всего трое: Евгений Антонов, Андрей Комлев. И я.
– А почему так мало?
– Работа очень тяжелая. Искусствоведы говорят, что быть скульптором – это адский труд, особенно в монументалке (монументальной скульптуре. – Прим. ред.). Кроме того, на реализацию проекта очень сложно выбить деньги. Власть наши идеи в основном поддерживает, а вот финансов часто не хватает. Деньги долго гуляют по инстанциям, а на работу скульптора выделяется минимальный срок – к юбилею, как правило.
Вот так, буквально с первых секунд, афоризм Родена о «легкости» работы с камнем разбивается о суровую российскую действительность. Муки творчества – ерунда по сравнению с бюрократическими преградами, которые приходится огибать мастерам. Впрочем, вряд ли французский мэтр об этом задумывался.
На полу мастерской расстелен ватман с карандашным портретом тверского писателя, журналиста и переводчика древних рукописей Владимира Исакова. Внизу вьется затейливая славянская вязь: «В этом доме жил и работал…» Увековечить память мэтра в городе давно мечтают его родные и коллеги. Однако последнее слово опять-таки будет не за ними.
– Если министерство культуры найдет деньги – установим доску, – деловито сообщает мастер.
Острая зависимость от финансирования властей – больная мозоль тверской скульптуры. Но, как выяснилось, не единственная.
– Скульптура – это очень большая ответственность, – Пшерацкий меряет аршинными шагами свою небольшую мастерскую. – Критикуют все кому не лень. В декабре Антонов сделал мемориал танкистам на Комсомольской площади, а сейчас он дал трещины. Это из-за того, что мастеру не обеспечили должных условий: он работал под дождем и снегом. Но Антонову вменили штрафные санкции, а работу не оплатили.
Под сурдинку сплетничаем обо всех новейших тверских памятниках. Благо что Пшерацкий знает историю каждого «ожившего» куска гранита или бронзы на улицах города.
– Лет 15 назад был объявлен конкурс на лучший проект памятника Михаилу Тверскому, где участвовали 12 скульпторов со всей России. Там были такие фантастические проекты! – мастер всплескивает руками. – Например, предлагалось всю пойму Тьмаки отдать под князя Михаила: сделать мосты, обелиск, который возвышался бы над Тверью… Потом все это было забыто, и на площади появился князь на коне. Его сделал Ковальчук, в конкурсе не участвовавший.
– Вы слышали, что его в народе называют «памятник коню»? – иронически вопрошаю я.
– Я же говорил, нашего брата всегда ругают, – отмахивает Пшерацкий.
– А вот нужен ли городу памятник Кругу? – я вспоминаю, как на эту тему долго велись жаркие споры между простолюдинами и творческой интеллигенцией. В итоге вопрос перешел в касту риторических.
– Этот памятник сделали по заказу Вики Цыгановой, он долго стоял у нее на даче, а в Твери в это время шли дебаты о его «ненужности», – улыбается мастер. – Видно, что над скульптурой трудился человек, который искренне любит песни Круга. При этом не чувствуется профессиональной уверенности: ватная фигура и так далее…
– А эта уверенность – когда она приходит к ваятелю?
– Есть три фактора: школа, опыт и труд. А талант для скульптора на десятом месте.
– Еще, наверное, нужна усидчивость? – снова пытаюсь блеснуть знаниями, но прогораю.
– Усидчивость нужна для вязальщицы чулок, – ухмыляется Пшерацкий. – Для нас главное – не бояться тяжелого труда. При этом нужно иметь железную задницу, так как сидеть и правда приходится очень долго. А главное условие работы – хорошее освещение. Потому что режешь – и все носом, носом…
КАК РОЖДАЛСЯ ПЕТР I
Александр Пшерацкий вошел в скульптуру далеко не юношей – ему было за 40. До этого занимался живописью и резьбой по дереву. Он еще не освоил пластику малых форм, как получил заказ на «монументалку» – причем на самого Петра Великого. Деньги на памятник выделил один московский олигарх.
– Для меня тогда монументальная скульптура была чем-то заоблачным… – признается мастер. – Потом я перестал так думать, но до сих пор выискиваю в своем Петре недостатки.
Потом ему заказали памятник воинам-интернационалистам в Твери. На этот раз спонсировал губернатор Московской области Борис Громов, лично участвовавший в выводе войск из Афганистана. Он приехал и на торжественное открытие монумента, прихватив с собой президентский полк.
– А потом мы с архитектором Игорем Барановым выиграли конкурс на проект Смоленского захоронения, – вспоминает Пшерацкий. – В войну здесь, на берегу Лазури, были расстреляны тверские подпольщики и солдаты. Долгое время там стоял скромный обелиск, а мы соорудили целый мемориальный комплекс. Потом он помог Твери получить звание города воинской славы. Когда московская комиссия спросила: «Что вы делаете, чтобы увековечить память павших?» – их отвезли на Смоленский мемориал.
…Пшерацкий увлеченно рассказывает. Я с неменьшим пылом строчу в блокнот.
– Можно я посмотрю? – вдруг прерывает свой монолог мастер, заглядывая мне через плечо. – Никогда не видел, как стенографируют…
Он листает блокнот, безуспешно пытаясь опознать собственные слова в чернильных каракулях.
– А почему вы не пользуетесь диктофоном?
Терпеливо объясняю, мол, не покупаю диктофон не из скупости, а из принципа. При записи «на карандаш» легче проникнуть в суть разговора и увидеть ситуацию изнутри.
– Понимаю, – ободряюще кивает скульптор. – Я бы тоже мог лепить с фотографии. Но рисунок важнее – для более глубокого и точного понимания образа.
Мастер задумывается, а я осознаю, что журналистика – это скульптура: берешь словесную глыбу и отсекаешь все лишнее.
– Вот для создания образа Петра я столько литературы перелопатил, – спохватывается Пшерацкий. Он кивает на стену, где висит посмертная маска императора, и объясняет: – Понимаете, у него было жутко деформированное лицо. Он был ужасно диспропорционален: при росте 2 метра ноги 39-го размера. При этом маленькие руки, в которых заключена огромная сила. Я много читал Пушкина, Алексея Толстого, Карамзина, Антокольского, пытаясь понять, как особенности характера Петра I отражаются в его теле. Вот Толстой пишет: «Рот он сжимал в куриную гузку», так передается сила воли. А Карамзин отмечает, у Петра были выпученные глаза. Но не как у лягушки – в них отражался особый восторг, он видел будущее свой страны! Вены на шее, вены на виске – это страшное напряжение, в котором царь пребывал постоянно. Вот Пушкин в «Полтавской битве» пишет: «Он весь как Божия гроза», – какой образ!
ОТ ЭСКИЗА ДО ЕРША В ГЛАЗУ
– Из каких этапов состоит работа скульптора?
– Идея. Варианты рисунков. Один начинаешь развивать… – перечисляет мастер, чеканя шаг и слова. – Затем идет поиск в мягком материале, глине или пластилине. Если вариант утвержден, смета подписана и деньги перечислены – я приступаю к работе.
– А эскиз может быть не утвержден?
– Конечно! – восклицает Пшерацкий. – Наша доля – 50% работы вхолостую. Это касается любого скульптора, хоть Церетели.
Он приводит множество красочных примеров, которые убеждают, что ваятелю полжизни приходится работать «в стол», или в данном случае «в мастерскую». Это связано и с малым финансированием, и с конкуренцией, да и просто с постоянным творческим поиском. Тем временем разговор о технологии продолжается:
– Делаю железный остов для скульптуры, заливаю гипсом. Потом снимаю гипсовую форму и по кусочкам гружу ее в большую машину. Со всех сторон обкладываю картонными коробками. Везу на литейный комбинат.
– А где он находится?
– В Смоленске. Там трудятся белорусы-эмигранты, около тридцати отличных мастеров. Памятник отливают из бронзы по частям, а затем сваривают. Из отливки статуя выходит очень страшной: ерш торчит в глазу или возникают раковины-пустоты. Я беру чеканы, зубило, молоток и весь этот мусор убираю, на это уходит недели три. А затем идет монтаж – мы соединяем части.
КОГО СТОИТ УВЕКОВЕЧИТЬ
Скульптура – это визитная карточка города. Любую туристическую группу первым делом ведут к памятнику, и желательно, чтобы это была не статуя Ленина, а что-нибудь этакое, заковыристое и «свое» – то, что на языке маркетинга называется брендом. В Твери с бронзовыми брендами пока туговато. Пшерацкий считает, что виной всему треклятое финансирование. Впрочем, в других городах умудряются миновать эту проблему.
– В Москве даже у заурядного супермаркета стоит чудная статуя барона Мюнхгаузена, который вытаскивает себя за волосы. Или вот Смоленск, мой родной город. Там в парке культуры 120 статуй, в основном бронзовых: Федор Глинка с оградой из нот, герои войны 1812 года, Василий Тёркин беседует с Твардовским.
А я припоминаю памятник «вечному студенту» в Челябинске, о штаны которого все трут зачетку перед сессией, и иные места отполированы до блеска. В Твери кто-то пытается загадать желание у гранитной лягушки на бульваре Радищева, но это, согласитесь, немного не то.
– Конечно, город наш стал бы гораздо уютнее, если бы его украсили, – вздыхает мастер, – десять лет назад активно обсуждались идеи по городской парковой скульптуре. Нас в администрации с такой радостью встречали! Но потом все забылось. Только в углу на Трехсвятской установили бюст Лемешева.
Пшерацкий подробно описывает свои красочные проекты по городской скульптуре. Рассказ о каждом заканчивается одной фразой: денег не нашли. Я понимаю, что, если бы каждому из трех тверских скульпторов дали хотя бы относительную свободу творчества, Тверь стала бы городом-сказкой.
– У библиотеки ТвГУ хочу сделать скульптуру «Сессия»: сидит студент с книжкой, репу чешет. А к ТЮЗу я предложил барышню в чепце, которая читает французский роман. А вот эскиз скамейки, которую обвивает чудовище из озера Бросно (это чудовище хорошо «знакомо» нашей редакции: именно «Караван» впервые написал о знаменитом ныне монстре из глубокого озера в Андреапольском районе).
– Во сколько оценивается труд скульптора?
– По-разному. Бюст Лемешева стоит 1 млн 400 тыс. рублей вместе с гранитом. Но его делал москвич Балашов, а мы бы сработали гораздо дешевле, примерно за 700 тыс. рублей. Литье из бронзы очень дорогое, да и сама работа очень тяжелая. Но мы могли бы, трудились бы по низким ставкам: для души и для города.
Вместе со Пшерацким вспоминаем тверские скульптуры. Выходит, в общем, немало, но как-то скучновато:
– Перед Путевым дворцом – гранитный старец, на пляже – Геракл, перед Речным вокзалом – Нил Столобенский… Но нет той статуи, которая создавала бы настроение и очарование города. Вот набережная сейчас реконструируется, а скульптура там не предусмотрена.
– Кому, по вашему мнению, в Твери надо поставить памятник?
– Прежде всего Савве Морозову. Потом Максимовичу, который университет основал. И кстати, никто не помнит, что из Тверской области вышло 26 космонавтов! В Торопецком районе жил академик Семёнов, преемник академика Королёва. Эти люди должны быть увековечены на тверской земле.
Любовь КУКУШКИНА
0
