Художнику-реставратору графики Тверского государственного объединенного музея Ларисе Мо-розовой комиссией Министерства культуры РФ присвоена высшая категория. О том, как выбрала дело всей своей жизни, о рабочих буднях и мечтах она рассказала в интервью.
.jpeg)
– Лариса Леонидовна, думаю, что это событие знаменательно не только для вас, но и для всего нашего коллектива, ведь получить высшую категорию для нестоличного музея – это большая редкость.
– Реставратором хотела быть с детства, лет, наверное, с восьми. Толчком к этому послужил случай, произошедший со мной и моей бабушкой в художественном музее Грозного. Не помню уже художника, но это был красивейший зимний пейзаж, выполненный пастозными (как я теперь понимаю) мазками. Я помню свое восхищение этой удивительной фактурой, она заворожила меня. Очень захотелось дотронуться до нее… Смотритель заметила это и долго рассказывала нам с бабушкой о правилах поведения в музее. Именно в тот момент я поняла, что буду работать именно в музее, чтобы иметь возможность каждый день прикасаться к искусству и разглядывать мельчайшие детали беспрепятственно. Сейчас при воспоминании об этом я не могу сдержать улыбку.
– А где вы учились? Когда пришли работать в музей?
– В реставрационную мастерскую Тверского государственного объединенного музея я пришла работать в сентябре 1997 года, сразу после окончания реставрационного отделения Тверского художественного училища имени А.Г. Венецианова, так что работаю здесь уже 22 года. На тот момент у меня была аттестация на третью категорию (начальная. – Прим. автора) по реставрации станковой масляной живописи. За время работы в музее я неоднократно проходила обучение в лучших реставрационных мастерских Москвы по реставрации графики, документов и фотодокументов. Решив повысить свою квалификацию, поступила на очно-заочное отделение Института искусства реставрации в Москве и в 2017 году окончила его с красным дипломом. В сентябре этого года я подала документы в аттестационную комиссию Министерства культуры РФ, и мне была присвоена высшая категория по направлению «Произведения графики».
– А кому из своих учителей вы больше всего благодарны и за что?
– Первым моим учителем по реставрации была Светлана Иосифовна Кузенкова (сейчас заведует реставрационной мастерской Тверской областной картинной галереи. – Прим. автора). Именно она привила нам, тогда еще совсем детям, любовь к профессии и научила ответственному и бережному отношению к каждому попадающему в работу предмету.
– А в вашей работе есть место творчеству?
– Реставратор не создает новых культурных ценностей, он сохраняет чужие творения. Мое творчество может заключаться лишь в подборе материалов и методик реставрации, подходящих каждому конкретному, уникальному по своим художественным, материальным, физическим и химическим особенностям экспонату. Как, чем, в каких режимах, какими материалами и в каком сочетании – вот лишь немногие вопросы, на которые каждый день приходится искать ответы.
– С какими экспонатами вам приходится работать?
– Экспонаты приходят очень разные: и печатная графика, выполненная в различных техниках, и рисунки, и акварели… Очень много рукописных документов, плакатов, карт. Попадают на реставрацию и необычные предметы, такие как конфетные фантики, акцизные бандероли, коробки от различных товаров, рекламные вывески, елочные игрушки. В 2018 году мне пришлось реставрировать замечательный сувенирный глобус конца XIX века.
– Как вы считаете, что для музейных предметов наиболее опасно: огонь, вода или медные трубы?
– Конечно, медные трубы: реставратор всегда должен четко осознавать границы своих возможностей и знаний, ни в коем случае не переоценивая их, а потому – учиться каждый день в течение всей жизни, несмотря на все свои достижения.
– Иногда ваши коллеги реставрацию сравнивают с работой врача. Есть ли у вас клятва, подобная клятве Гиппократа?
– Как таковой клятвы нет, но есть этические кодексы, которыми в своей работе руководствуются реставраторы многих стран. Среди них я выделяю Кодекс этики комитета по консервации Международного совета по делам музеев, Этический кодекс Европейской конфедерации организаций консерваторов-реставраторов и Венецианскую хартию.
Конечно, первый закон реставратора – не навредить. Однако не только это важно: любой памятник, будь то картина, рукопись или здание, это документ времени, состоящий из множества элементов. Каждое реставрационное вмешательство изменяет эти элементы как на физическом, так и на химическом уровне. Поэтому одной из важнейших задач реставрации для себя я вижу сохранение подлинности произведения, а значит, максимально возможное невмешательство. В этом смысле я больше консерватор, чем реставратор.
– А есть ли у вас мечта, связанная с работой?
– Конечно, есть. И не одна. Во-первых, хочется, чтобы мастерская пополнилась новыми ответственными и любящими свое дело профессионалами, готовыми работать в музее многие годы. Ведь нас всего семь человек, а в фондах объединения сегодня хранится более 900 тысяч музейных предметов и коллекций, многие из которых требуют реставрации. Во-вторых, нам очень необходим химик и своя лаборатория для исследований, так как на данный момент все необходимые для работы исследования приходится проводить в Москве. Это отнимает слишком много времени. Но основной проблемой нашей реставрационной мастерской является теснота и нехватка современного оборудования, несмотря на то, что, приняв участие в проекте «Новая жизнь старой усадьбы», на средства Всемирного банка мы приобрели самое необходимое.
На сегодняшний день для нас, реставраторов, проблемой является отсутствие качественного освещения. Ведь без хорошего света снижается качество нашей работы, теряют зрение профессионалы, замену которым музею потом будет крайне сложно найти. Кроме того, небольшой флигель городской усадьбы на территории Музея тверского быта (71 кв. м), в котором мы сегодня располагаемся, очень нужен музейщикам как площадка для работы с детьми и туристическими группами.
– Как эту проблему можно решить?
– Только если построить для музеев объединения новое современное фондохранилище. Ведь долговременную сохранность музейных коллекций можно обеспечить, лишь создав определенное состояние окружающей среды, в которой они пребывают, так называемый музейный климат. А это возможно лишь при наличии систем климат-контроля, которые будут следить за температурой и влажностью воздуха, подвижностью воздушных потоков, газовым составом, запыленностью воздуха и так далее. И конечно, хотелось бы, чтобы там были просторные, хорошо оборудованные реставрационные мастерские. Нынешнее фондохранилище, расположенное в приспособленном здании, являющемся объектом культурного наследия, разрушается и катастрофически переполнено.
О каких приемлемых условиях хранения государственного музейного фонда может идти речь? Но это дело будущего (очень хочется верить, что недалекого).
***
Светлана Иосифовна Кузенкова:
«Я очень тронута ее словами. У меня действительно были прекрасные отношения с этой группой… Еще одна девочка работает сейчас в нашей мастерской. А Лариса и тогда была очень целеустремленной, собранной и увлеченной. Я не сомневаюсь, что у нее все получится, за что бы она ни взялась. Я за нее очень рада! Это такой рывок вперед! Молодец, отлично!»
Беседовал Николай Вихров, заведующий информационно- издательским сектором ТГОМ
0
